Свет гаснет, мир кружится, Оленька, Оленька — кто ты? Кавказ, горы, реки, уносящие в бездну. Он бежит от себя, от городской суеты, где все в масках, лица — мраморные, бездушные. А тут — земля, живое дыхание, природа в каждом шаге, в каждом взгляде. Казаки, они как ветер, как смех детей, как боль стариков, жизнь и смерть в одном стакане. Аксинья — пламя, пламя в сердце, но между ними — традиции, стена, преграда, горькая и сладкая, как кровь, смешанная с потом.

Марья, тень, призрак, а вокруг — казачья воля, свобода, но с какой ценой? Друзья смеются, а он, Оленька, как будто в тумане, мысли — как бабочки, порхающие, разлетающиеся, не поймать, не поймать. Станислав, да, друг, но в его глазах — море, а в его словах — пустота. Жизнь казаков — это не просто быт, это абсурд, это шутка, игра, где каждый ход — на вес золота, а каждый смех — как нож в сердце.

И вот он, Оленька, наедине с собой, с природой, с тоской, которая гложет изнутри, как червь. Он видит Аксинью, и мир замирает, она — его спасение, его падение, его вдохновение. Но что такое любовь, если вокруг только тени? Ветер шепчет о свободе, но что за свобода без привязанности? Он жаждет её, как жаждет солнца, но страх, страх быть отвергнутым, как вонзенный в сердце кинжал.

Каждый казак — это легенда, каждый день — новый миф, но Оленька не может стать частью этой песни. Он словно внешний наблюдатель, он не может, не может слиться с этой гармонией, с этой безумной симфонией. И в этот момент, когда мир вокруг рушится, он понимает: идеализация — это ловушка, это плен, и он, Оленька, снова один, снова в поисках, снова в разрыве.